М.Н. Загоскин биография
Загоскин Михаил Николаевич — действительный статский советник; директор московских театров и московской оружейной палаты; известный писатель-романист. Родился 14 июля 1789 г. Умер в 1852 г. Происходил из древней дворянской фамилии, родоначальник которой, Шевкан-Зогорь, во св. крещении Александр Анбулатович, прозванный Загоской, выехал в 1472 г. из Золотой орды к великому князю Иоанну III и был жалован поместьями в Новгородском уезде, в Обонежской пятине. Старший сын Загоски, Поликарп Шапка, был единственным продолжателем его рода, т. к. два другие его брата умерли бездетными. Загоскины постоянно жили в своем весьма благоустроенном наследственном имении, селе Рамзае, (в 25 верстах от Пензы), которое описано впоследствии З. в романе «Искуситель», под названием «Тужилки», и в котором родился автор «Юрия Милославского». «Отец его (М. Н.), — говорит Вигель, — почтенный чудак, исполнен был религиозного духа и любознательности, жил всегда в деревне, и на ярмарках запасался всякого рода книгами, выходящими на русском языке; их давал он читать своим сыновьям. У старшего чрезвычайно много было живости в крови и мыслей в голове; к тому же с ребячества имел он любовь (которую я назову страстной) к истине и справедливости и какой-то свой особенный, но не менее того верный и ясный взгляд на людей и их недостатки. Одним словом, в нем воображение сочеталось с рассудком»... Все эти качества были причиной тому, что З., предоставленный самому себе, никем не руководимый, самостоятельно развил себя и сам нашел свое призвание. Живая природа, деревенское приволье, жизнь и мифология простого народа, были источниками, из которых питался его ум. «В те годы (говорит он впоследствии в своем романе «Искуситель», заключающем в себе немало автобиографических подробностей), когда мы еще не имеем никакого понятия об изящном, прекрасный вид возбуждал всегда во мне неизменное чувство удовольствия. Бывало, я по целым часам не отходил от окна и не мог налюбоваться обширными полями, которые то расстилались гладкими зелеными коврами, то холмились и пестрели в причудливом разливе света и теней. Более всего возбуждал мое любопытство и тревожил меня этот бесконечный темный лес. Он виден был из моей комнаты, вдали за дубравою, которая росла по ту сторону пруда». Особенно нравились З. сказки и всевозможные страшные истории, которые, бывало, передавал ему его дядька. «Я всегда был, — писал он в предисловии к изданию своих «Повестей», — смертный охотник до страшных историй. Не могу сказать, какое наслаждение чувствую я всякий раз, когда слушаю повесть, от которой волосы на голове моей становятся дыбом, сердце замирает и мороз подирает по коже. Пусть себе господа ученые, эти холодные розыскатели истины, эти Фомы неверные, которые сомневаются даже в том, что лешие обходят прохожих и что можно одним словом изурочить человека, смеются над моим легковерием: я не променяю на их сухие математические выводы, на их замороженный здравый смысл мои детские, но живые и теплые мечты». В библиотеке отца своего он нашел самые разнообразные вещи и читал все, что попадалось под руку. Влияние чтения не могло не сказаться на увлекающемся, впечатлительном мальчике: в нем довольно рано развилась фантазия и явилась склонность к сочинительству. Одиннадцати лет он уже написал трагедию «Леон и Зыдея» и повесть «Пустынник», которые до того понравились всем его знакомым, что никто не хотел верить, чтобы автором их мог быть «маленький Миша». Но все эти первоначальные попытки к литературному творчеству куда-то исчезли, и З. впоследствии весьма сожалел об этом, «любопытствуя знать, какое было направление его авторства». Вот все, что известно о детстве З. Никакого систематического образования он не получил, и это отражалось впоследствии в его литературных трудах: все рукописи его, особенно первые, испещрены массой грамматических ошибок, которые, разумеется, не могли не попадаться и в печатных изданиях. Вот что писал ему (уже в 1831 г.) по этому поводу Жуковский: «Главная критика на оба ваши романа («Юрий Милославский» и «Рославлев») может относиться только к правильности языка. Много ошибок, которые бы заметил вам последний ребенок, который знает грамматику. Этих ошибок у вас быть не должно, но вы, имея истинный талант, должны непременно обратить внимание на мелочи, не вредящие главному, но такого рода, что вы уже теперь обязаны не делать подобных проступков». В 1802 г., когда ему было 13 лет, З. был отвезен в Петербург и определен на службу в канцелярию государственного казначея Голубцова, где через три года произведен в сенатские регистраторы. В 1807 г. перешел в горный департамент; потом два года служил в государственном ассигнационном банке и, наконец, в 1811 году был переведен в департамент горных и соляных дел. Не получая от отца никаких пособий, и довольствуясь незначительным жалованьем, вдвоем со своим преданным дядькой Прохором Кондратьевичем, которого он изобразил впоследствии в романе «Мирошев», З. очень часто нуждался в средствах и нередко находился в большой крайности; тем не менее до поры до времени он мирно уживался с «канцелярским ремеслом», и можно было подумать, что в этом и состояло его призвание. Но вот наступила Отечественная война; в обществе пробудилось патриотическое настроение. «Дух ненависти к французам, по словам современников, доходил в сие время до высочайшей степени: матери, жены, сестры, покидая нежность, сожаление и любовь, чувствительным сердцам их свойственные, охотно отпускали и благословляли сынов, мужей, братьев своих, на священную брань за отечество». Воспламенился тою же любовью к отечеству и ненавистью к врагу и З. или, как говорит С. Т. Аксаков, «нетерпением запечатлить кровью своею горячую любовь к отчизне». — Бросив канцелярскую службу, он записался 9-го августа в Петербургское ополчение, которое предназначалось в подкрепление корпуса Витгенштейна, долженствовавшего служить прикрытием столицы. 6-го октября ополчение это в первый раз было в деле при взятии Полоцка. З. был ранен в ногу и получил орден св. Анны 4 ст., с надписью «За храбрость». По выздоровлении он вернулся в полк и был назначен адъютантом к графу Левису и пробыл в этом звании всю кампанию. После взятия Данцига состоялся Высочайший указ о роспуске Петербургского ополчения. З. не пожелал оставаться на военной службе и отправился на родину, в свое родовое поместье Рамзай, где снова принялся за книги и перо — и, в том же году (1814) написал одноактную комедию «Проказник», не лишенную некоторых литературных достоинств, которая дала ему почувствовать, что он в состоянии творить лучшее. В начале 1815 г. он прибыл вновь в Петербург и поступил опять на прежнее место — в департамент горных и соляных дел на должность помощника столоначальника. Своего «Проказника» он показал здесь кн. А. А. Шаховскому, известному в то время драматургу, служившему членом по репертуарной части при петербургском казенном театре. «Не будучи уверен в своем таланте, рассказывает С. Т. Аксаков, скромный З. никак не мог решиться приехать прямо к Шаховскому: он написал ему письмо от неизвестного, в котором просил прочесть прилагаемую пьесу и, приняв в соображение, что это первый опыт молодого сочинителя, сказать правду, есть ли в нем талант и заслуживает ли его комедия сценического представления. Если нет, то, не спрашивая имени автора, возвратить рукопись человеку, который будет прислан к нему в такое-то время». Князь Шаховский был приятно изумлен отличным разговорным языком, живостью действий и неподдельной веселостью комедии, пожелал лично познакомиться с автором, одобрил его работу и немедленно приступил к постановке пьесы. С этого времени началось знакомство З. с Шаховским, которое перешло затем в самую тесную дружбу. Судьба «Проказника» неизвестна. По некоторым версиям она была поставлена на Петербургской сцене два раза, по другим — всего только один раз. Грибоедов, имевший какие-то счеты с З., говорит: «Вот вам его «Проказник», — спроказил он неловко: раз упал да и не встал». Однако, как бы то ни было, ободренный кн. Шаховским, З. серьезно принялся за литературную деятельность и скоро представил на суд публики свою новую пьесу, которая по сравнению с первой, представляла уже значительный шаг вперед. Пьеса эта, под названием «Комедия против комедии», или «Урок волокитам», весьма понравилась публике, довольно часто появлялась на сцене и создала имя писателю, положив начало его будущей известности. В 1816 г. З. оставил службу в горном департаменте, и в конце 1817 г. был назначен помощником члена репертуарной части при дирекции Императорских театров, и в этом же году написал и поставил на сцене несколько новых произведений: две комедии — «Богатонов или провинциал в столице» и «Вечеринка ученых», и две интермедии — «Макарьевская ярмарка» и «Лебедянская ярмарка», из которых наибольшим успехом пользовалась первая пьеса, «утвердившая самобытность комического таланта З.". В том же 1817 г. З. издавал и редактировал журнал «Северный Наблюдатель», который был не что иное, как видоизмененный «Русский Пустынник или Наблюдатель Отечественных нравов», выходивший ранее под редакцией Корсакова. Усиленно работая в этом журнале, З. поместил в нем массу разнообразных статей, которые часто печатались им без подписи или подписывались только начальными буквами и псевдонимами. Между прочим он вел здесь театральный отдел, отличавшийся полным беспристрастием при разборе пьес того или другого автора. Кроме того, в «Северном Набдюдателе» было помещено несколько сатирических очерков З., отрывок из его романа «Неравный брак» и ряд полемических заметок, направленных, главным образом, против «Сына Отечества» и его временного редактора А. Е. Измайлова, известного баснописца. Пробыв около года при инспекции петербургских театров, З. перешел на службу в Императорскую Публичную Библиотеку, в качестве помощника библиотекаря. В июле 1820 г. он оставил эту должность и вскоре переехал в Москву. Перед отъездом им были написаны: одноактная пьеса «Роман на большой дороге», в которой он осмеял сентиментальное и фантастическое направление в тогдашней литературе, и комедия в трех действиях «Добрый малый», признанная лучшей вещью из всего созданного им до тех пор. Талант его к этому времени, можно сказать, совсем развился. Сам он сделался довольно известным в литературном мире и (в декабре 1819 г.) был избран в действительные члены «О-ва любителей Русской словесности». В Москве в литературных кругах его приняли очень любезно, как «непоследнего» драматурга. «Г-н Майков, — говорит сам З., — принял меня очень хорошо, прочие члены театра осыпали меня ласками и, — право, я боюсь как бы здесь не избаловаться; долго ли до греха: пожалуй заберу себе в голову, что я что-нибудь да значу в литературном свете. В Петербурге я не смел и думать об этом. Здесь я успел уже прочесть моего «Доброго малого» в доме кн. Долгорукова, и так уж заважничался, что попросил воды с сахаром». В Москве же М. Н. начал писать стихи. До того, по словам С. T. Аксакова, Загоскин не писал стихов: он не чувствовал падения и меры стиха и сам признавался, что это не его дело. Один раз, в кругу коротких приятелей рассердили его тем, что не хотели даже выслушать каких-то его замечаний на какие-то стихи, основываясь на том, что он в стихотворстве ничего не понимает. З. вспылил и сказал, что он докажет всем, как понимает это дело, и через два месяца прочел прекрасное, довольно длинное «Послание к Н. И. Гнедичу», написанное шестистопными ямбами с рифмами. Друзья его были крайне изумлены первым опытом З. и долго не знали, что о нем подумать. Но когда M. H., спустя месяц, прислал в «Общество соревнователей просвещения» два новые свои стихотворения: «Авторская клятва» и «Выбор невесты», и когда оба стихотворения, прочитанные в собрании общества, возбудили общие похвалы, Н. И. Гнедич (член о-ва) сказал З.: «После «Авторской клятвы», я уже перестану и удивляться твоим истинно-блистательным успехам, любезный друг Михаил Николаевич... Пьеса — порука нам, что ты подаришь театр комедией в стихах». З. не замедлил и с этим: в начале 1822 года появилась и комедия в стихах «Урок холостым или наследники», которая была поставлена на Московской сцене и очень понравилась публике. Год спустя (в 1823 г.) была поставлена новая пьеса: «Деревенский философ», имевшая еще больший успех. 18 мая 1822 г. З. поступил чиновником особых поручений при московском военном генерал-губернаторе с исправлением должности по театральному отделению. Но для приобретения прав по службе ему необходимо было предварительно выдержать экзамен на чин коллежского асессора и получить аттестат. В подготовлении к этому экзамену прошло целых полтора года. «З. трудился с такою добросовестностью, — пишет Аксаков, — что даже вытвердил наизусть римское право. Наконец, он выдержал испытание блистательно, и сам требовал от профессоров, чтобы его экзаменовали как можно строже. З. в письмах ко мне, очень забавно описывает свои экзамены и, между прочим, сердится на одного из профессоров, который предложил ему вопрос: кто такой был Ломоносов? «Ну можно ли об этом спрашивать, пишет З., не мальчика, а литератора, уже получившего некоторую известность? Я хотел было ответить ему, что Ломоносов был сапожник».
Наконец, в 1829 г., появился наделавший в свое время много шуму его знаменитый роман «Юрий Милославский». Много лет собирал для него З. материалы и целых полтора года (1828—29) занимался их обработкой. Погруженный по целым дням в чтение исторических документов, необходимых для всестороннего изучения избранной им эпохи, он зарабатывался до того, что, по свидетельству современника, «на улицах не узнавал никого, не отвечал на поклоны, не слыхал приветствий». Видя все это, друзья и знакомые З. ждали от него чего-нибудь необыкновенного и, как оказалось, не ошиблись в своих надеждах. При появлении этого романа, составившего целое литературное событие, «восхищение было общее, единодушное, — говорит Аксаков: не много находилось людей которые его не разделяли. Публика обеих столиц и вслед за нею, или почти вместе с нею, публика провинциальная пришла в совершенный восторг. Впоследствии, не так скоро, но прочно, без восторга, но с каким то умилением начала читать и читает до сих пор «Юрия Милославского» вся грамотная Русь. Все обрадовались «Юрию Милославскому», как общественному приятному событию, все обратились к Загоскину: знакомые и незнакомые, знать, власти, дворянство и купечество, ученые и литераторы — обратились со всеми знаками уважения, с восторженными похвалами; все, кто жили или приезжали в Москву, ехали к З.; кто был в отсутствии — писали к нему. Всякий день получал он новые письма, лестные для авторского самолюбия». Жуковский писал ему: «Получив вашу книгу, — я раскрыл ее с некоторой недоверчивостью и с тем только, чтобы заглянуть в некоторые страницы, получить какое-нибудь понятие о слоге вообще. Но с первой страницы перешел я на вторую, вторая заманила меня на третью, и вышло, наконец, что я все три томика прочитал в один присест, не покидая книги до поздней ночи. Это для меня решительное доказательство достоинства вашего романа». Пушкин говорит: «З. точно переносит нас в 1612 год. Добрый наш народ, бояре, казаки, монахи, буйные шиши — все это угадано, все это действует, чувствует, как должно было действовать, чувствовать в смутные времена Минина и Авраамия Палицына. Как живы, как занимательны сцены старинной русской жизни, сколько истины, добродушной веселости в изображении характеров Кирши, Алексея Бурнаша, Федьки Хомяка, пана Копычинского, батьки Еремея! Романическое происшествие без насилия входит в раму обширнейшую происшествия исторического. Автор не спешит своим рассказом, останавливается на подробностях, заглядывает в сторону, но никогда не утомляет читателя. Разговор (живой, драматический везде, где он простонароден) обличает мастера своего дела». Белинский назвал «Юрия Милославского» «первым хорошим русским романом». «Не имея художественной полноты и целости, он отличается необыкновенным искусством в изображении быта наших предков, когда этот быт сходен с нынешним, и проникнут необыкновенной теплотою чувства. Присовокупите к этому увлекательность рассказа, новость избранного поприща, на котором автор не имел себе ни образца, ни предшественника — и вы поймете причину его необычайного успеха». Позднее тот же критик говорит: «Юрий Милославский» явился очень вовремя, когда все требовали русского и русского... Все лица романа — осуществление личных понятий автора: все они чувствуют его чувствами, понимают его умом.... и однакож роман произвел в публике фурор: он был первой попыткой на русский исторический роман; сверх того, в нем много теплоты и добродушия, которые сделали его живым и одушевленным; рассказ — легкий, льющийся, увлекательный: ничему не верьте, а читайте словно «Тысячу и одну ночь». «Его и теперь можно перелистывать с удовольствием». Баснописец И. И. Дмитриев, кн. А. А. Шаховской, Н. И. Гнедич, Оленин и др. дружески приветствовали в З. новый могучий талант. Вальтер Скотт, Проспер Мериме и фон Ольбер — письменно засвидетельствовали автору «Юрия Милославского» свое удивление его прекрасному таланту. Труд З. был переведен на иностранные языки — французский, немецкий, английский, итальянский, голландский, испанский, чешский, а на русском он выдержал около десяти изданий.
Сам З. не ожидал такого успеха, и с этого времени из драматического писателя он делается писателем эпическим. Следующим его сочинением был тоже довольно известный роман: «Рославлев или Русские в 1812 г.", появившийся в 1831 г. Общая уверенность, что новое произведение прославленного автора будет еще лучше, или по крайней мере интереснее «Юрия Милославского», была настолько велика, что московские книготорговцы купили 2000 экземпляров еще прежде, чем роман был написан. Но многим пришлось разочароваться в своих надеждах. И прежде всего такое разочарование должно было наступить в интеллигентных кругах, которые нашли это новое произведение повторением прежнего, отличающимся теми литературными достоинствами, мастерским воспроизведением народного языка и искренностью, но таким, которое они не решались назвать «историческим романом». Иначе отнеслась к нему большая публика. Издание в 4800 экземпляров разошлось весьма быстро, и потребовалось еще два новых издания и перевод на немецкий и французский языки. В 1833 г. вышел третий роман З. «Аскольдова могила», повесть из времен Владимира I, которую Белинский назвал могилой славы автора, как исторического романиста. И, действительно, это сочинение было встречено холодно даже в публике. Но самый факт неудачи был причиною того, что «Аскольдова могила» получила совершенно иное, не предназначавшееся ей значение для русской литературы и русского театра. Из своего неудавшегося романа З. сделал либретто для оперы, которое переложил на музыку Верстовский и тем создал себе славу. Долго пользовалась «Аскольдова могила» вполне заслуженным успехом, долго восхищалась ею публика в театрах и долго пелись и поются до сего времени ее отдельные песни.
В служебном отношении З. также за это время подвинулся вперед. Так, вскоре по выходе в свет его первого романа, он получил место управляющего конторою Императорских Московских театров, а через год (1831 г.) был произведен в коллежские советники и пожалован в действительные камергеры; затем — в этом же году — получил звание действительного члена Российской академии, а по присоединении ее к академии наук — почетного академика по отделению русского языка и словесности, в 1834 г. произведен в статские советники, в 1837 г. — в действительные статские советники с назначением на должность директора Императорских Московских театров и, наконец, в 1842 г. — получил должность директора Московской оружейной палаты, которую и занимал до конца своей жизни.
После неудавшейся «Аскольдовой могилы» он оставил исторические романы и обратился к повестям и романам в духе современности. Но все его повести также были мало удачны и отличались теми же достоинствами и теми же недостатками. Он пробовал писать и «страшное», и комическое, но как в том, так и в другом выливалось одно добродушие автора. Читая его «страшные» «Вечера на Хопре», вошедшие в первую часть изданных им в 1837 г. «Повестей Михаила Загоскина», наверное никто никогда не пугался, хотя они написаны тем же свободным живым языком, но чудесное, фантастическое, недоступное таланту З., не передается и его читателям. Во второй части «Повестей» были помещены «Три жениха», «Провинциальные очерки», «Кузьма Рощин». Первые не удались потому, что З., живший с четырнадцати лет в столицах, был мало знаком с провинциальной жизнью, и только «Кузьма Рощин», переделанный впоследствии в трехактную драму, был сравнительно лучше. Но так судила только критика. Что же касается публики, то она по-прежнему благоволила автору и всегда с нетерпением ждала от него новых сочинений. Все «Повести» были раскуплены весьма быстро. Также скоро разошелся и появившийся в следующем году новый роман «Искуситель», который сам З. признал самым слабым своим сочинением. Была раскуплена и потребовала нового издания и «Тоска по родине», вышедшая в 1839 г. Вот что писал по этому поводу Белинский: «Появление каждого нового романа г. З. — праздник для российской публики. Едва узнает она, что любимый ее романист собирается ей сделать подарок, — она уже опускает нетерпеливые руки в карман: едва подарочек появился в книжных лавках — и уже его нет, уже он весь расхвачен, и российская публика, вынув обе руки из карманов, крепко держит ими три или две новенькие, изящно изданные книжечки. Одним словом российская публика смотрит на г. З., как на своего писателя, да и г. З. обращается с нею откровенно, запросто, по пословице — что на уме, то и на языке. Потому то и романическая слава его утверждена на прочном основании. Публика не хочет и знать, что говорит о нем критика: она знает его сама, а на критику смотрит, как на непризванного судью в чужом семейном доме. Критика сперва косилась было на романы З., но после, увидев в чем дело, положила себе за правило говорить о его романах за одно с публикою. И хорошо делает»!
Впрочем, «Тоска по родине» была значительно лучше предыдущего романа, что признала даже и критика. Удачный подбор типов и целый ряд картин в теньеровском роде, в изображении которых З. не имел в свое время соперников, вполне оправдывают подобное отношение. Еще более удачным был вышедший в 1842 г. роман З. в четырех частях: «Кузьма Петрович Мирошев», русская быль из времен Екатерины II, так что некоторые из современников ставили его в одном ряду или даже выше «Юрия Милославского». Очень известен и пользовался большой популярностью и «Брынский лес». Эпизод из первых годов царствования Петра Великого, в двух томах (1846), а также исторический роман «Русские в начале восемнадцатого столетия». Рассказ из времен единодержавия Петра ², который вышел в 1848 г. и был его последним крупным произведением.
После него З. уже не писал больше романов, и к последнему трехлетию его жизни относятся только более мелкие сочинения. Так, помимо множества разнообразных статей, издававшихся им время от времени отдельными выпусками под заглавием «Москва и Москвичи», содержащими самые разнообразные вещи, известны его комедии: «Недовольные», «Урок матушкам», «Заштатный город», «Поездка за границу», «Женатый жених» и др.
Плодовитость З. удивляла современников: он написал и напечатал 29 томов романов, повестей и рассказов, 17 комедий и один водевиль. В истории литературы ему принадлежит почетное место родоначальника русского исторического романа. Несомненный талант художника и душевная теплота, согревавшая его романы, делали его в свое время кумиром «большой публики» и приобретали ему массу поклонников. «Юрий Милославский», с таким восторгом принятый обществом в начале XIX столетия, не потерял своего значения до настоящего времени, и с большим удовольствием читается в XX веке. По убеждению З. был глубокий националист и весьма горячий патриот. Русский язык, нравы и обычаи родины служили предметами его поклонения; «святыня православия», преданность престолу, честь и слава отечества всегда выставлялись им в самом привлекательном свете; о русском человеке он говорит: «Русский человек на том стоит: где бедовое дело, тут-то удальство и показать». Основными качествами характера З. были: честность, веселость, неограниченное добродушие, доверчивость и... наивность. Интереснейшую характеристику M. H., как человека, дает современник и личный друг его A. T. Аксаков: «З., — говорит он, — во всю свою жизнь не сделал с намерением никому вреда. Это — несомненная истина. В пылу горячего спора, ему случалось сказать о человеке, даже при лишних свидетелях, что-нибудь, могущее повредить ему, но когда горячность проходила, и З. объясняли, какие вредные последствия могли иметь его слова, которых он не помнил, — Боже мой, в какое раскаяние приходил он... он отыскивал по всему городу заочно оскорбленного им человека, бросался к нему на шею, хотя бы то было посреди улицы, и просил прощенья; этого мало; отыскивал людей, при которых он сказал обидные слова, признавал свою ошибку превозносил похвалами обиженного... Рассеянность З. доходила до того, что он часто клал чужие вещи в карман и даже запирал их в свою шкатулку; сел один раз в чужую карету, к даме, не коротко знакомой, и приказал кучеру ехать домой, тогда как муж стоял на крыльце, и с удивлением смотрел на похищение своей жены. В другой раз он велел отвезть себя не в тот дом, куда хотел ехать, и где ожидало его целое общество; он задумался, вошел в гостиную, в которой бывал очень редко, и объявил хозяйке, с которой был не коротко, но давно знаком, что приехал прочесть ей по обещанию отрывок из своего романа; хозяйка удивилась и очень обрадовалась, а З., приметивши наконец ошибку, посовестился признаться в ней, и прочел назначенный отрывок к общему удовольствию хозяев и гостей. Рассеянность не оставляла иногда З. даже в делах служебных: он подал один раз министру вместо рапорта о благосостоянии театра, счет своего портного: министр усмехнулся и сказал: «ох, эти господа авторы». З. был не только рассеян, но и чрезвычайно беспамятен, отчего так конфузился на сцене, что почти не мог участвовать в благородных спектаклях. В одной интермедии ему предстояло продекламировать им же написанные куплеты; опасаясь, что забудет стихи, он переписал их четкими буквами и положил в карман; опасение оправдалось: он забыл куплет и сконфузился; но достал из кармана листок, подошел к лампе, пробовал читать в очках и без очков, перевертывал бумагу, но никак не мог разобрать своего почерка, сконфузился еще больше, что-то пробормотал, поклонился и ушел. Его веселость, происходившая от невозмутимой ясности души, безупречной совести и неистощимого благодушия, невольно сообщалась и другим: он был любим в обществе, в кругу родных и в семье. Злых людей З. не знал. «Лицемерия он не понимал. Множество ошибок и поучительных уроков не излечили его от доверчивости, и ему всегда казалось, что он окружен прекрасными людьми».
< Предыдущая |
---|
Ещё статьи... |